Дорогие читатели, в очередной раз прошу вас пристегнуть ремни и приготовиться к акту душевного эксгибиционизма. Впереди вас ожидает много букв и неожиданных сюжетных поворотов.
Вот и наступил тот самый следующий раз, который я обещал пару недель назад. Заварите себе чашечку ароматного чая и приготовьтесь слушать. Сегодня я расскажу про то, как начиналась одна из самых занятных страниц моей биографии.
В конце одиннадцатого класса, в марте, занятия в гимназии шли своим чередом. В день, который немного покантовал мою жизнь, я сидел на обычном уроке алгебры, который неожиданно прервался появлением директора Иосифа Борисовича Ольбинского. Он зашел, и сообщил, что только что вернулся с совещания директоров школ, и что появилась некая организация, которая отправляет российских детей учиться за границу в колледж. Он сказал, что срок подачи заявок вообще-то истек вчера, но у нас есть два дня, если кто чего надумает. Еще он добавил, что никакой дополнительной информации у него нет, но есть анкета и маленький буклет, который он и оставил для ознакомления.
В буклете коротко сообщалось о движении United World Colleges, основной задачей которого, как следовало из текста, было воспитание молодого поколения в контексте глобализации, мультикультурности и развитие у студентов international understanding с последующим образованием крепких связей между бывшими студентами в разных странах. В общем, «изменим мир к лучшему».
Очень заманчиво для нас, детей, и пугающе для родителей выглядела информация о том, что из своего кармана платить не придется — все будет оплачено международными фондами. Моим родителям, пережившим девяностые, естественно, показалось, что оплатить это обучение можно лишь пустив меня на органы, и они очень сильно переживали, что именно это, а вовсе не обучение меня чему бы то ни было и есть истинная цель всей авантюры.
Но я тогда проявил какую-то невероятную для себя стойкость, и пообещал родителям, что я просто заполню анкету, «ведь все равно вряд ли меня кто-то куда-то вызовет».
Анкета была на двенадцати листах и на английском языке. Хорошо, что она была формализована, и на многие вопросы нужно было просто проставить галочки в соответствующих местах. Но самый ужас — это заполнение полей, предусматривающих свободный ответ.
Лирическое отступление
Всю свою жизнь в школе я учил английский. Но это был не линейный процесс, с плавным повышением уровня, нет! Вместо этого меня заново начинали учить языку пять раз. Впервые это случилось в начальной школе, в кабинете за дверью с табличкой «1″ж» класс». Неведомым образом наш 1«ж» оказался экспериментальным, и мой неокрепший мозг стали насиловать английским. Экзекуцию наш неумелый учитель начала с вколачивания в детский разум букв алфавита. Мы учили его месяца два или три, но, что самое характерное, особо упертые персонажи в итоге алфавит так и не освоили.
Второй раз меня стали учить алфавиту, когда из третьего класса я перешел сразу в пятый, и попал к людям, которых в начальной школе языком Шекспира не пытали, а потому они были кристально чисты в отношении знаний по английскому.
В третий раз мы учили алфавит, когда в седьмом классе что-то произошло, и смешались группы, которые до этого учили немецкий и которые учили английский. По-моему, ушел из школы (или умер от старости) учитель немецкого языка.
Когда я перешел в гимназию в девятом классе, алфавитом меня не мучали. Вместо этого было поручено обзавестись учебником Murphy (это оксвордский учебник для уровня Intermediate, если что, а поскольку всю школу я только и делал, что начинал заново учить алфавит, мой уровень был никак не выше Elementary. Да и стоила необходимая книжка невообразимые для меня тогдашнего 1800 рублей.)
В Италии на первом занятии по английскому мы повторили алфавит, но сильно задерживаться на нем не стали, что радовало, потому что у меня уже одно слово «алфавит» к тому моменту вызывало нервную икоту.
Но после Италии я год проторчал в медучилище, где собрались и «немцы», и «французы» и даже некоторое количество народу, посещавших в школе занятия по английскому. Вот там преподавательница уже оторвалась по полной программе. Месяц, МЕСЯЦ мы учили алфавит и правила произношения — при том, что летом перед этим я работал на синхронном переводе на только открывшемся в наших краях стекольном заводе, а она с трудом произносила звук [θ] (это который в артикле the, например). При этом она потешно пучила глаза и забрызгивала слюнями первые ряды. Но самый абзац был в том, что директриса медулища (тупая пизда, разворовавшая и разрушившая некогда хорошее учебное заведение, желаю ей отправиться по этапу) отказала мне в сдаче английского экстерном потому что «это медицина, здесь ничего экстерном не сдается». Но медучилище — это отдельная страница моей жизни, о которой я обязательно расскажу в другой раз.
Кое-как я заполнил анкету, пользуясь словарями, помощью зала и автоматизированным переводчиком PROMT (ага, тот самый, который после двустороннего перевода превращает «На воре шапка горит» в «На воре ожоги кепки» или даже «На приборе для отбора проб жидкости горит головка» — это если подключить дополнительные словари).
И отправил ее, куда следовало.
Шли дни, но никакой реакции не происходило. Я уже было начал забывать о том, что я что-то куда-то отправил, как однажды пришло сообщение, что меня приглашают на собеседование. Родителям я сказал: «Ну что ж, съезжу я на собеседование, все равно меня никуда не выберут». На том и порешили.
В назначенный день мы с папой отправились в Москву. Он хотел лично убедиться, что я еду учиться, а не к черным трансплантологам. Мы приехали на Кутузовский проспект, и направились в сторону тогда еще свежей башни «Багратион», ведь согласно карте где-то там во дворах находилась школа, в которой будет производиться собеседование.
Я готовился к чему-то грандиозному: тесты, экзамены, много иностранцев, много претендентов из России… но я ошибся. Претендентов было человек 15, это если считать трех моих одноклассниц, которые тоже загорелись участием. А вели собеседование трое, два иностранца и русская женщина.
Не помню, чтобы меня спрашивали что-то «такое», все было довольно просто. Про знания не спрашивали совсем, что меня и удивило (уже много позже, в Италии, я узнал, что целью собеседования является обнаружить лидерские качества, а вовсе не определить уровень знаний). Я спокойно и скромно рассказал о себе. На русском, потому что мой английский, несмотря на все ухищрения Лии Мансуровны (англичанки в гимназии) и учебник Murphy все равно оставлял только желать и желать. А еще со мной приехала девочка Оксана Жебель (несчастная фамилия, как только не дразнили — и Жопель, и Жабель). Она дома выучила про себя рассказ на английском языке. Она потом очень расстроилась, когда ее не выбрали, но очень обиделась, что выбор комиссии пал на меня.
Собеседование довольно быстро закончилось, и жизнь опять пошла своим чередом. Заканчивался одиннадцатый класс, прошли выпускные экзамены, а за ними и школьный выпускной. Российская отборочная комиссия прислала мне электронное письмо, что меня выбрали, и что я поеду учиться в Италию, но сама Италия молчала.
Кстати, а почему именно Италия? Вообще, в системе колледжей «Объединенный мир» к тому моменту насчитывалось десять учебных заведений, раскиданных по всему миру (сейчас уже больше). В анкете предлагалось расставить предпочтения относительно того, в какой колледж я хотел бы попасть, если меня примет отборочная комиссия. Моя логика была столь же проста, сколь и ущербна: я решил, что проситься в Штаты нескромно, в Норвегию — холодно, в азиатские колледжи — «ну так ведь это же совсем другой мир!», а вот в Италию — самое оно. Не холодно (ха! я просто не знал, что речь идет о северной Италии, Триест. И уж конечно, я ничего не знал о ветре Бора), скромненько, ну и потом, это ж все-таки Европа.
Мама переживала, что никакой «Италии» не существует, и надоумила меня «для страховки» поступить куда-нибудь. Я пошел и поступил на медфак РУДН, все равно туда собирался. Однако где-то в глубине души продолжала тлеть надежда на заграницу.
И вот, на следующий день после объявления приказа о моем зачислении в Лумумбарий, с почты принесли извещение, по которому я получил пухлый конверт из Италии. Бандероль содержала подробную информацию, учебные планы, кучу всякой сопутствующей документации, поздравления с зачислением и билеты на самолет.
Каким-то чудом мне удалось быстро оформить загранпаспорт, с визой проблем не возникло вообще, и вот, 30 августа 2003 года я проснулся рано утром, чтобы отправиться в Шереметьево, а родители отправились меня проводить.
До того момента я в последний раз летал в глубоком неразумном детстве. С тех пор утекло много воды, но у меня почему-то осталась уверенность, что самолеты летают строго по часам, гораздо точнее поездов — о, как же я был неправ!
Я должен был лететь в Венецию прямым рейсом Аэрофлота, отправлением в 10:23. К назначенному времени самолет не подали, что-то случилось с бортом и регистрацию отложили на два часа. Когда подошло новое время регистрации, объявили, что нужно пройти и зарегистрироваться, и часть народу таки успела пройти check-in. Потом регистрацию снова отменили, а рейс отложили еще на полтора часа.
Долгая история. Когда регистрацию открыли во второй раз, в самолете закончились места. Натурально, случился over-booking, причем за два человека до меня. Было очень обидно. Я совсем забыл сказать, что в Венеции меня ожидали, чтобы помочь добраться до колледжа. К тому моменту, как выяснилось, что в самолете для меня не найдется места, в Венецию уже прилетели все остальные, кого ждали — об этом истерически вещала в трубку сотового девочка Наташа, которая меня в Италии и ждала.
Девушка в справочном окошке Аэрофлота, казено улыбаясь, объявила, что я могу полететь завтра. Ну, или сегодня, в четыре часа, но с пересадкой в Риме и авиакомпанией Alitalia. «Если полетите завтра, езжайте домой. Завтра снова приедете,» — сказала аэрофлотовская мегера.
«Какое уж тут завтра, — думалось мне, — уж улететь бы поскорее, и дело с концом.» И я выбрал Алиталию с пересадкой в Риме. Не стирая с лица гримасу приветствия, жительница будки Аэрофлота пообещала мне компенсацию за доставленные неудобства (перед самой посадкой мне принесли аэрофлотовский ваучер на 100 долларов годностью три месяца), и пожелала счастливого пути.
Но путь откладывался. Уже разгоняясь по взлетной полосе, самолет передумал улетать. Он резко затормозил, и вернулся на перрон. Мы стояли еще четыре часа, и пассажиров никуда не выпускали. За время стоянки на борту было выпито все спиртное и съедено все съедобное, поэтому питание в воздухе было сверхаскетичным: кайзеровская булка и чай.
Ну и, конечно, ни на какую стыковку в Риме я не успел. И все равно прилетел в Венецию лишь на следующий день.
Мама почему-то считала, что это все недобрые знаки, и лететь в Италию не надо было. А я так не считал, но кто из нас тогда был прав — до сих пор не знаю. Наверное, все-таки я.
А вы сможете составить свое мнение из моих следующих рассказов о том, как я решил стать врачом.
Это кросс-пост записи из моего личного блога. Оригинал находится здесь