С днем рождения, Саша!
Твоя хранительница очага возгорания.

P.S. Ты обратил внимание, что поперек сложившейся еще с твоей юности традиции напоминать о себе раз в год в день твоего рождения, я забывала вовремя отметиться записью с поздравлением в твоем бложеке последние пару лет?

Оставшись без надзора, ты умудрился наломать какое-то совершенно невероятное, прямо-таки промышленное количество дров везде, где только водились какие-либо деревья, ты зачем-то порушил несущие стены предыдущей (не самой плохой, в общем-то) версии собственного мироздания без какого-то нового плана, ты разодрал в клочья паутину прежних социальных связей, ничего стоящего так и не соорудив взамен, ты пустил пылью по ветру свою финансовую состоятельность, самостоятельность и обратил в глубокие минусы даже те тощие сбережения, что до нашей последней встречи ты успел накопить, и в сухом остатке однажды обнаружил себя в кромешной тьме, почти наполовину провалившись в Пустоту.

Знаешь, вообще даже немного странно, что ты живой остался.

My bad. Недоглядела. Ну прости меня, дуру грешную! Почему-то решила вот, что после тридцати у мальчиков, наконец, отпадает пуповинный остаток и они приобретают некоторую самостоятельность (с учетом масштабов пиздеца разрухи, которую ты самостоятельно устроил в своей жизни, сложно не согласиться), а оказалось, что помимо самостоятельности некоторые получают еще и порцию ответственности. Правда, хватает не всем. Тебе, кажется, не повезло. Ну ничего, ну бывает. Теперь по этой части я буду тебя прикрывать.

В знак сожаления о своей необязательности я густо посыпаю голову пеплом из твоего очага возгорания, который я так хреново сохранила. И, знаешь, кажется, есть поводы для осторожного оптимизма: пепел еще теплый!

Твой очаг все же не потух, он еле-еле, но теплится! Несмотря на все твои декадентские эскапады, с тобой рядом вовремя оказались любящие, родные люди, которые сберегли в нем несмелые слабые всполохи умирающего огня. И очаг все еще можно спасти!

Сегодня же начнем. Теперь дровами, которые ты наломал, мы снова разожжем в нем жаркое пламя. И станет опять тепло и надежно. И озарится ярким светом каждый шаг, и растворится липкий холодный туман безнадеги и отчаяния, и снова будет рассвет; ты увидишь: мир вокруг все еще огромный, интересный, зовущий и живой, и все также бесчисленны в нем пути к самореализации: выбирай! действуй!

Сегодня, в твой 34-й день рождения я затоплю очаг так ярко, как только получится, и никогда — ни на минуту! — больше не позволю себе отвести от него глаз. Так бывает: просто некоторым очагам возгорания нужна хранительница на полную ставку. Мы с тобой теперь точно знаем, что твоему такая нужна определенно.

Мощная энергия воскресшего огня зарядит тебя новыми силами: ты даже толком осознать не успеешь, как тебя снова подхватит тот подзабытый уже внутренний порыв: день ото дня расти, становиться лучшей версией самого себя; бодро шагать к намеченным целям с душой такой легкой, что подошвы будут едва касаться земли; идти навстречу миру с широкой, настоящей улыбкой, высоко подняв голову и гордо расправив плечи; идти столь быстро и так далеко, как позовет любая твоя цель, ловя попутный ветер всеми парусами. Пусть судно, на котором ты сейчас снова осторожно идешь по неспокойному океану бытия, остается крепким и устойчивым — карта этого океана еще полна белых пятен, и тебе обязательно захочется их исследовать!

Я желаю тебе, Саша, не забывать. Не забывать, что я есть у тебя. Не забывать, что я никогда не перестаю думать о твоем огне. Теперь он больше не погаснет.

Не забывать как бывает одиноко темно, холодно и страшно — чтобы помнить, как теплые добрые руки из этой кромешной тьмы тебя вытащили за считанные минуты до. Не забыть протянуть свою руку, когда кому-то можно помочь. Не забывать, что завтра обязательно наступает, независимо от того, будешь ты в нем или нет, но без тебя любое завтра для кого-то очень тебе важного может стать мрачнее.

Не забывать, что здоровье — ресурс исчерпаемый. И помнить, что существенную часть своего резерва ты уже выбрал, что-то забрал возраст, что-то ты сам разменял на бесполезные излишества. Не забывай о себе и своем теле. Может быть, брось какую-нибудь вредную привычку и обрети полезную.

Не забывай и о своем духе. Береги добрые отношения и беги от токсичных. Трать время на созерцание: ты суть отражение мира внешнего, и наблюдая его, ты сможешь, наконец, понимать себя. Не суетись, но и топтаться на месте не стоит. Если вдруг обнаружишь, что не движешься, просто смени курс и посмотри на дело с новой стороны.

Улыбайся своему отражению в зеркале ранним утром. Улыбайся знакомым и незнакомым, искренне улыбайся. Чтобы солнце с неба подмигивало с улыбкой будто бы персонально тебе всякий раз, как выглянет через проплешину в сером московском небе.

Зарядку снова начни делать. Может быть, даже опять начни бегать в парке: теперь на тебя уже не будут показывать пальцем, как на сумасшедшего, да и парк с тех пор для пробежек стал куда удобнее.

Помни, что не существует неисправимых ошибок, пока ты сам здесь и можешь их исправлять. Но и еще помни, что ошибки проще не совершать вовсе: созерцание подскажет тебе, как избежать самых глупых.

В общем, с днем рождения, Саша.
Твоя Хранительница очага возгорания

P.P.S. Я тут наводила справки. Это будет очень активный, интересный и продуктивный год в твоей жизни. Когда я в следующий раз загляну сюда, чтобы поздравить тебя с тридцатипятилетием, у тебя уже все будет по-новому. Ты даже представить себе не можешь, насколько лучше. Это точно. Я узнавала. Не останавливайся сейчас, Саша. Точка устойчивого равновесия уже видна впереди, а у тебя неплохо получается к ней двигаться. Тебя поддержат, когда тебе потребуется. И направят, если вдруг собьешься с пути. От тебя нужен будет лишь только знак.

Не стесняйся.

Один мужчина поклялся, что не умрет, пока не сделает что-то вечное.

И стал, таким образом, бессмертным.

Запишите там себе, если вдруг нужно. Старый номер восстанавливать пока нет ни желания, ни средств.

Новый номер пока что такой: +7 925 337 1550

Оставайтесь на связи.

Изображение медленно проявляется из черного.

В кадре серость, слякоть. Идет дождь. Осень. Изображение в черно-белых тонах.

Камера обращена вертикально вниз. Чьи-то мужские ноги в кроссовках неторопливо шагают по тротуарной плитке, пришаркивая. Сдвигают осенние листья, шлепают по лужам.

Камера поднимается и показывает вперед. Осенний парк. Депрессивно-серое настроение и черные ветки торчат в набрякшее серым пасмурное небо. Дорожка, по которой идет человек проходит мимо парковых качелей.

Камера отделяется от первого лица, останавливается, пропуская человека вперед.

Человек подходит к качелям, садится.

Осторожно качается пару раз, туда-сюда, не отрывая ног от земли. После смелее. Еще смелее.

Отрывает ноги от земли. Раскачивается. Еще. Еще.

Вид от первого лица. Качели все раскачиваются. На сером небе открывается маленькое окошко голубого неба промеж облаков. Вдруг в этом окошке показывается ярко-желтое солнце.

В его луче начинают проявляться цвета окружающей обстановки. Оказывается, кроссовки на ногах ярко-красные, трава зеленая, вода в пруду голубая. По небу летит стая птиц.

С каждым последующим раскачиванием качелей мир вокруг становится все ярче и цветнее. Амплитуда нарастает, почти до максимума.

А потом человек погружается все глубже в свое детство. Вот он качается на качелях со своей одноклассницей, в которую влюблен тайно. Вот, пытается в детском лагере крутить на качелях солнышко. Вот бабушка качает его на качелях, когда он на лето приехал к ней погостить. Вот мама качает его совсем маленького.

Вот его качают в люльке коляски, вокруг все нечетко, только лица молодых родителей и яркое весеннее солнце между ними. Все похоже на старую черно-белую фотографию.

Солнечный свет из-за голов родителей заполняет кадр. Кадр полностью белый.

Титры (на белом фоне черными рукописными печатными буквами, немного дрожат): {КАЧЕЛИ}

Титры с актерами, техническим персоналом.

Камера отъезжает от белого. Это оказывается блик солнца в неморгающем глазу человека. Камера отъезжает дальше. Еще дальше.

Лицо с неподвижно застывшей счастливой улыбкой. Камера продолжает отъезжать.

Общий план. Черно-белая гамма. Человек лежит на спине, головой на бордюре. Идет дождь. Вокруг серость. Рядом еще немного качающиеся качели. Из-под головы человека струится и растворяется в луже ярко-алая кровь.

Затемнение.

Конец.

как лишь не нужное мне тело
полет свой кончит из пизды
в могилу, то надпишите меня мелом:
«я жил не как-то, а как бы.»

вт 26.12.18 0700 MST

с днем рождения, Саша

Твоя хранительница очага возгорания.

ps опять поздравляю невовремя. Ну пусть уж лучше так, чем никак, да?

А на улице-то что творится — благодать, зимняя сказка. Пушистыми белыми кистями устремились в ярко-голубое небо деревья своими инкрустированными белоснежными искрами инея ветвями. Мороз потрескивает, кусается: я перчатки дома забыл, так за те три минуты, что пришлось прошагать от автобуса до тепла подъезда твоего дома, искусало меня почти что в кровь, да в пузыри.

Не жалуюсь. Когда-то на занятиях по хирургии третьего курса (самых базовых, самых общих), рассказывал нам сквозь свою лучезарную улыбку препод, как похрустывают намертво отмороженные пальцы бомжей при ампутации. Помню, мне почему-то мерещилось, будто бы хруст должен быть, как от чипсов, сочный такой, звонкий хруст.

Тьфу.

Любопытно все же, как бы хрустели мои пальцы, выморози я их намертво? Впрочем, любопытство это исключительно теоретического толка, вовсе не руководство к действию. Пальцы мне все же пригодятся еще (когда-нибудь).

Вернулся домой. Разделся. Немного погодя, разделся еще больше. И пришел к окну, посмотреть, как там, да чего. Пока закипает чайник.

От Трескучего меня теперь отделяют лишь пара тонких мембран оконного стекла, полметра подогретого центральным отоплением воздуха, да хлопок исподнего. И я ему смеюсь прямо в это изумительно-искрящееся инеем на солнце лицо, вторя диджеям норвежского радио, веселящимися над пробками в Осло из колонок под потолком кухни. Они далеко, у них совсем скоро — Jul, Рождество, главный праздник на планете.

У меня завтра тоже будет маленькая дата. Я даже картинку нарисовал, жаль, не могу тебе показать: телефон сгинул где-то в московских снегах, а фотоаппарат не выдержал неравной схватки с лужей кошачей мочи.

Лунтик, он, знаешь ли, мочит все предметы и всех людей, которые, как его маленькому кошачьему мозгу кажется, претендуют на мою исходно ему предназначенную любовь.

За окном медленно вальсируют вниз огромные белые мухи снега. Мир укрывается одеялом, но спать не идет, будто капризный ребенок. Я пью на подоконнике горячий чай и рисую на запотевшем от его пара стекле замысловатый узор, потому что в разогретом централым отоплением скворечнике имени меня Морозу рисовать не дозволено.