Архив метки: графомания

Кто-то выключил свет

Как-то незаметно почти исчезла привычка писать в метро. Раньше как бывало — сядешь в вагон, обратишь взор внутрь себя, а там роятся мысли, мысли, огромное количество идей. И ты ловишь первую попавшуюся за хвост, тянешь, разворачиваешь, и вереницей вытягиваешь вместе с нею еще с десяток. И льется прямиком из подсознания связный, полнокровный поток графомании прямо на экран смартфона, и к приезду на работу готов очередной опус, иногда даже содержащий глубокий смысл. И бог с ним, что не всякий раз — но хотя бы занятая этой простой работой соображалка не простаивает и не ржавеет.

А в последнее время как-то не выходит. То взор внутрь не оборачивается, зацепившись за интересную загогулинку окружающей среды, а то, заглянув в душу, обнаруживаешь там холодный зияющий черный космос, зыбучую пустоту, от которой тут же убегаешь вовне, хватаясь за музыку в наушниках, как утопающий за спасительную соломинку.

Грустно это. Куда все подевалось? Как вернуть?

Да никуда оно не подевалось, все на своем месте, бери — не хочу. Просто не видно ни зги, непонятно, за что хвататься: кто-то погасил свет.

Что ж, пора зажигать свечи и снова отправляться в путешествие по чертогам собственного разума. Сдуть там накопившуюся пыль, разогнать набежавших тараканов и починить, наконец, электропроводку, чтобы свет больше не погас никогда.

Затяжной отпуск

Затяжной отпуск — как затяжной прыжок с парашютом. Никогда с парашютом не прыгал, но мне представляется именно так: сначала до одури страшно перед неизвестностью, потом захватывает дух и эйфория, потом открывается купол, и ты паришь, наслаждаясь прекрасными видами, затем становится все скучнее и скучнее, и вот уже надоело совсем, скорей бы приземлиться — и как только осознаешь эту мысль, так земная поверхность начнет стремительно приближаться, и снова страх — не переломать бы ноги.

А может быть, с парашютом все не так — ведь я никогда не прыгал. Но с моим месячным отпуском все вышло именно таким образом. Вырвавшись из повседневной рутины, я первым делом почувствовал радость и облегчение. В этой легкой эйфории незаметно пролетела первая неделя, затем был замечательный минский уик-энд, тоже промелькнувший яркой падающей звездой и растворившийся во времени, оставив после себя приятное послевкусие драников и лидского пива; к исходу второй недели отдыхать надоело и захотелось на работу.

Раньше я всегда старался брать отпуск не длиннее трех недель, и к концу третьей недели желание работать становилось настолько острым, что вернуться обратно в карусель повседневности никогда не составляло проблемы.

Но за рубежом третьей недели отпуска, оказывается, притаилась опасность. Словно лампочка, которую забыли выключить, мое желание работать неожиданно перегорело и сменилось настоящей апатией. День ото дня я смотрел, как меняется число в календаре, и с тоскою провожал каждую минуту истекающего отпуска. К концу отведенного времени я подошел опустошенным и, по ощущениям, совершенно не отдохнувшим.

Работать после отпуска не хотелось. Совсем. Впервые в жизни. Вставать, как и прежде, в половине шестого утра, получалось с огромным трудом. Переполненное метро вызывало раздражение, а утренние сумерки, в которых происходил мой путь в богадельню, навевали одну тоску. На горизонте показался линкор депрессии и медленно, но верно, стал приближаться.

Нужно было что-то делать, пока осенняя хандра не переросла в настоящую болезнь. И я, не придумав ничего лучше, решил, что просто буду двигаться. Просто следовать предложенному расписанию: превозмогая усталость и сон подниматься по утрам по будильнику; пытаясь разглядеть хотя бы что-нибудь положительное таращить глаза в утренних сумерках; налаживая душевное равновесие восстанавливать привычки, нарушенные отпуском.

Например, не раздражаться утреннему пассажиропотоку в метро, а вместо этого сочинять что-нибудь в телефоне — что я, собственно, сейчас и делаю. И, вы знаете, помогает.

Кстати, моя станция. Пора на любимую работу!

Уют осенних вечеров

Странно вот получается временами: как будто бы мир вокруг рушится, а у тебя внутри тепло и душевный подъем, и все хорошо, и все дома, и у них тоже все хорошо. Или так: на улице дождь и слякоть, холодно и куда-то бегут по тротуарам озябшие пешеходы, а ты сидишь на теплом подоконнике с горячей кружкой ароматизированного зеленого чая, зарывшись в пушистую уютную подушку, и рисуешь пальцем на запотевающем от чайного пара окне замысловатые узоры.

И так хорошо, и так тепло внутри.

Под наползающим темным одеялом ночи город уснет, а каким он проснется назавтра — одной только ночи и известно. Тебе любопытно, но, по большому счету, не так уж и важно, каким именно оно будет, это завтра — тебе-то никуда не надо, в твоем теплом уютном доме все необходимое есть, и завтрашний день можно будет без зазрения совести провести на теплом подоконнике в благостном созерцании упорядоченного движения пешеходов и машин, а когда надоест — занять себя чем-нибудь, до чего никогда не доходят руки.

Например, испечь хлеб. Непременно по собственной, неповторимой рецептуре (которая тут же забудется, чтобы и следующий хлеб был экспромтом). Непременно рукотворный хлеб, чтобы он получился немного кривоватый, чуть надтреснутый, но напитанный теплом твоих рук и такой же уютный, как эти осенние вечера, один за одним скрывающиеся под одеялом ночи.

И только в самом дремучем уголке сознания тихонько скребутся мышами повседневные мысли о том, насколько глубока пропасть, на краю которой мы все оказались.

Про московское такси и неизбежное

А вот вчера со мной случилась история, заставившая задуматься.

Пару дней тому назад мы с Пелагеей Александровной возвращались из Минска. Самолет белорусских авиалиний нес нас высоко над облаками, маленькая с интересом разглядывала в прорехах между ними далекую поверхность земли, а в Москве на этой самой поверхности в это же самое время рождалась дочь у моего хорошего друга Романа (с чем я его не устану поздравлять и мои пожелания всего наилучшего, здоровья маме и малышке и родительского терпения отцу не иссякнут ни на минуту!)

Счастливую новость я узнал лишь по приземлении в Москве, когда передал свою собственную дочь в заботливые материнские руки бывшей жены и стал определяться с дальнейшими планами. В офисе, где работали мои друзья, отмечали, и я охотно принял приглашение присоединиться. Офисное торжество плавно превратилось в квартирник на дому у новоиспеченного папаши, куда перетекла вся наша шумная толпа и мой багаж.

Собственно, из-за багажа вся история и случилась: наутро после торжества мне нужно было по делам посетить несколько мест в городе, а носиться по Москве с чемоданом наперевес показалось совсем неразумной идеей, поэтому коллегиальный разум наш постановил: багаж полежит до вечера в прихожей у Ромы, а там я вернусь и отвезу все домой.

Ну вы поняли, да? Чемодан загромождал тесную прихожую еще два дня, прежде чем совесть окончательно перестала позволять мне оставлять там вещи и дальше: из роддома вернулась жена и новорожденная малютка моего друга, и злоупотреблять более гостеприимством стало совершенно неприлично.

И вот, вчера вечером я, наконец, поехал за своими вещами. Дорога туда на метро была несложной и довольно удобной: час-пик в Москве только начинался, да и основной пассажиропоток вечерами направлен в сторону области, я же двигался в центр. Но вот обратно, загрузившись чемоданом и рюкзаком, отдаться транспортной мясорубке было равносильно самоубийству, и я решил возвращаться на такси.

Такси с повременной оплатой в вечерних пробках встало бы мне тысячи в полторы, и я, скрепя сердце, был уже готов расстаться с такой суммой, но Роман предложил вызвать машину из другой службы, с фиксированной, предварительно рассчитанной оплатой — всего 700 рублей. Значительно меньше. Подозрительно меньше, но Рома уверил меня, что пользуется этой службой уже очень давно и вполне доволен ею, и я успокоился.

Но напрасно, потому как это все была лишь преамбула приключившейся истории.

Я вышел из подъезда, как только пришло уведомление, что карета подана и желтый хендай с нетерпением ожидает меня. Но перед домом меня не ожидало ничего. Для уверенности я огляделся. Потом огляделся еще раз. Обошел двор. Обошел дом. Потом, для надежности заглянул в соседний двор: нумерация строений в этом районе Коломенской улицы немного неочевидна, и порою найти дом с первого раза не получается. Но машины нигде не было.

Беспокоить новоиспеченного отца совсем не хотелось — и так достаточно хлопот я принес своими чемоданными приключениями, но другого выбора не оставалось. Я набрал Рому. Он удивился, потом перезвонил оператору, тот перезвонил таксисту, потом снова Роме, а Рома — мне, но машина от этого не материализовалась.

Эти странные поиски и перезвоны продолжались почти полчаса. Вечереющая Москва быстро остывала, и я медленно покрывался ледяной коркой снаружи, а внутри сгорал от обжигающего коктейля из злости к недотепе-водителю и дискомфорта от беспардонного вторжения в семейный покой своего приятеля.

И вот, когда я уже был готов плюнуть на треклятое такси и втиснуться в жернова метрополитена — все равно, насколько там тесно, лишь бы было тепло! — двор осветили фары того самого желтого хендая.

Рулил экипажем кучер явной среднеазиатской внешности с еще более явным среднеазиатским акцентом. Я поинтересовался, где же товарища носило, и с трудом из путаных объяснений понял, что вместо Коломенской улицы, где медленно остывал в обнимку со своим чемоданом я, таксомотора занесло на Коломенский проезд — улицу почти в пяти километрах в сторону.

Ну запутанная география у Москвы, что уж. Вон, Парковых улиц вообще пятнадцать штук — представляю, как там жители мучаются, чтобы доехать по правильному адресу. Но больше всего меня поразило не это, а то, как вышла ошибка.

Таксон сказал своему навигатору со всем своим среднеазиатским акцентом, что хочет попасть на Коломенский улица. Умный Яндекс-навигатор услышал «Коломенский» и предложил уточнить, а не проезд ли имеет в виду уважаемый таксомотор? А таксомотору оказалось все равно, для него разницы между «Коломенский» и «Коломенская» вообще, как оказалось, не существовало.

Да-да, именно так — он немало удивился, когда я ему рассказал о мужском и жеском родах в русском языке. Удивился настолько же, насколько удивились бы древние, узнав о том, что Земля имеет форму несколько сплющенного с полюсов шара или что Солнце и Луна — это не одно и то же.

Я не расист. Я даже не ксенофоб. Но история меня неприятно удивила. После того, как выяснилось, что с русским языком товарищ не в ладах, возникли вполне закономерные сомнения в его водительских способностях. И не зря: всю дорогу мы ехали, то и дело перестраиваясь из ряда в ряд, опасно подрезая другие автомобили, а большую часть пути вообще проехали по полосе для общественного транспорта (интересно, покрывают ли заработки таксиста штрафы с камер над этими полосами?)

В общем, понятно, почему такси стоило так недорого. А история, тем не менее, очень показательная. И пугающая: вот, во что превращается (почти превратилась) Москва. Пройдет еще совсем немного времени, и Яндекс.Навигатору придется выучить таджикский язык, а улицы переименовать, чтобы новым хозяевам города было удобнее в них ориентироваться.

P.S.: А рекламацию в службу такси я все-таки составлю. Негоже поощрять такой сервис, каким бы дешевым он там ни был.

Как лишить человека сна

Вечернюю тишину спальни нарушил сигнал мобильного телефона: пришла электронная почта.

Он взял устройство в руки, открыл уведомление и пробежался по строчкам глазами. Недоуменно скривился. Пробежался еще раз. Все еще недоумевая, он в третий раз, очень тщательно, прочел пространное сообщение.

Тихо тикали часы на прикроватной тумбе, где-то далеко за закрытым окном, в холодной вечереющей осени, истошно орала кошка. Он укутался потеплее в пушистое одеяло и потупился в потолок, полностью погрузившись во вскипевшую пену размышлений внутри своей головы. В воздухе остро пахло необходимостью швырнуть в ответ булыжником потяжелее.

Прошло еще минут пять или десять — в безмятежном мире спальни время текло незаметно, — прежде чем он приступил к действиям.

Для начала он шумно выдохнул, хмыкнул и придвинул к себе ноутбук. Мысли никак не хотели выстраиваться в ровные строчки, поэтому он встал и поплелся на кухню, по дороге пытаясь составить из пестрых разрозненных впечатлений хотя бы какое-то подобие связной мысли.

Какао! Горячее какао с зефирками обязательно поможет сконцентрироваться — и следующие пятнадцать минут были безраздельно посвящены приготовлению напитка.

Вернувшись в спальню с огромной кружкой, доверху наполненной дымящейся ароматной жидкостью, он снова прилег на постель и завернулся в одеяло. Мысли по-прежнему валялись в голове искрящимися осколками, и никак не желали составиться обратно в целое.

Глоток. Еще глоток. Ноздри жадно и шумно втягивают шоколадный аромат. Внутри разливается сладкое тепло, осколки мыслей тают и превращаются в блестящие пластичные капли. Так-то лучше!

Он придвинул компьютер еще ближе и вдохновенно занес пальцы над клавиатурой.

Дорогой… — дальше фонтан красноречия почему-то запнулся и он тупо уставился на мигающую палочку курсора. «Хм…» — подумал он, — «а почему, собственно, дорогой? Не милый, там, или, например, не любезный? Нет, это не подходит.»

Backspace. Backspace. Backspace.

Да, остроумно ответить все не получалось. Еще какао? Пожалуй. И теплое одеяло потуже завернуть.

Далекая кошка давно умолкла, автомобили под окнами перестали сновать уже часа два как, над спящим городом забрезжила полоска рассвета, когда его лицо воссияло, а затем расплылось в расслабленной самодовольной улыбке. Пальцы легко пролетели по кнопкам клавиатуры, и кнопка «Отправить» нажалась даже как будто бы сама. Под комментарием, лишившим его сна на целую ночь, появился ответ:

— Идите в жопу! Спасибо.

Осень в большом городе

Короткий фитиль московского лета догорел до основания, поджег парки и скверы города: они взорвались ярким желто-оранжевым фейерверком, зажглись горячим красным пламенем осени, укрыли городскую землю пестрым одеялом пожухлой листвы. День становился короче, он отчаянно сражался с растущей ночью за каждую минутку, и сражения эти делали каждый новый рассвет и закат неповторимой феерией буйных красок.

Дикие городские утки спешно паковали чемоданы, ставили птенцов на крыло и улетали на зимовку в теплые южные широты, а им навстречу лениво плыли по небу огромные самолеты, туго заполненные внутри загоревшими и отдохнувшими горожанами.

В такой осени особенно легко и приятно сходить с ума, и Москва охотно возвращалась к своему нормальному состоянию.

Маленькие приключения в центре Москвы

Приключилась тут со мной давеча история.

Был теплый осенний день, редкие облака на вечереющем небе почти не закрывали солнце, оно щедро делилось последним теплом перед долгими зимними холодами, а я гулял по центру Москвы, наслаждаясь тем, как с каждым днем она хорошеет и улучшается. И все было замечательно, пока в самом низу моего организма не проснулась малая нужда.

Она быстро росла, росла и вскоре превратилась в суровый императив, заставив меня судорожно искать место, куда бы излиться. Надо сказать, что в благоустроительном экстазе из центра города начисто ликвидировали легендарные одноместные газовые камеры лазоревого цвета, которые раньше в изобилии были расставлены на каждом углу, приглашая любого страждущего облегчиться (естественно, не забыв перед этим поглубже вдохнуть и задержать дыхание — правила техники безопасности писаны кровью!).

Так вот, эти синие кабинки уединения пропали с московских улиц, и только в единичных местах им на смену пришли сантехнические дворцы — и, как назло, в районе моей дислокации ни одного такого сооружения не наблюдалось. Все усугублялось моим пролетарским воспитанием, запрещавшим мне просочиться в одно из многих кафепод любым предлогом и отправить свои физиологические потребности там.

Ситуация быстро превращалась из просто неудобной в катастрофическую. И я уже начал слышать треск рвущейся стенки мочевого пузыря, тесно прижавшего изнутри мои органы, когда, как два чертика из табакерки, на меня выпрыгнули из переулка парень и девушка (хорошо еще, что мозг был слишком занят поисками сортира, чтобы испугаться, а то никакого туалета бы и не потребовалось)

— Молодой человек! Только сегодня! Только сейчас! Только для вас! Только в нашем французском институте красоты волос! Бесплатно! Только сейчас! Диагностика! Пройдите! Бесплатно!

— Неужели у вас нет проблем с волосами и кожей головы?

Девушка была из числа тех, кто хронически вызывает у меня недоверие (несколько дней назад я писал об этих людях — толстые диетологи, компьютерные мастера, релкамирующиеся в рукописных объявлениях и проч.) Французский институт красоты волос мне пыталась продать молодая леди с жиденькой выжженной многократными перекрашиваниями мочалкой на голове.

Проблем с волосами и кожей головы у меня, по счастью, действительно не было, зато были другие проблемы — вы о них уже в курсе.

— Миленкие, — говорю, — я пройду в вашем институте диагностику чего угодно, если там есть туалет. Очень хочется писать, прямо сил нет никаких!

Рекламная мафия, взяв с меня честное слово непременно продиагностировать нерешенные проблемы моей шевелюры, сжалилась и провела меня в закрома института, где и обнаружилась заветная уборная.

Вновь обретя внутреннюю гармонию, я пришел в чрезвычайно доброжелательное настроение, повеселел и даже мой азарт охотника за нелепостями проснулся, разогрев интерес к предстоящей процедуре диагностики.

Но перед пиром духа требовалось еще заполнить анкету, где французский институт красоты интересовался моими русскими контактными данными. Их у меня собирала все та же девочка-рекламщица, что зацепила меня на улице и спасла своею добротой от разрыва мочевого пузыря несколькими минутами ранее, поэтому я даже чувствовал себя немного обязанным.

— Да, но зачем?

— Наш институт красоты — международный, с филиалами в Цюрихе и в Париже, ваши данные введут в единую базу, и когда вы окажетесь там, вы сможете пройти бесплатную диагностику волос и там тоже! — девушка прямо светилась. Еще бы, ведь она сама, с ее слов проходила эту диагностику аж пять раз, и теперь моет голову не через день, как прежде, а всего два раза в неделю! (только непонятно, это она так хвалилась экономией на шампунях или это диагностика оказалась такой целебной процедурой)

Она с таким энтузиазмом рассказывала о заморских филиалах, что я живо представлял себе картину: вот оказался я в Цюрихе, огромном, холодном, загнивающем и негостеприимном — ни одной родной души вокруг! Куда пойти, куда податься? И только двери цюрихского филиала института красоты дружелюбно распахнуты, теплый, почти домашний свет льется навстречу мне и манит, манит меня, и греет своей добротой. И бесплатная диагностика!

В обозримом будущем никаких цюрихов я не планировал, парижи тоже не шлют приглашений, поэтому я смалодушничал и фамилию девушке назвал выдуманную. И телефон, на всякий случай, тоже — мало ли чего от этих врачевателей волосистой части головы можно ждать!

Прошло еще совсем немного времени, и меня пригласили за дверь молочно-белого стекла, где другая девушка, одетая для убедительности в белый халат, изображала врача. Раздеваться не просили (да и негде было, положа руку на сердце), поэтому пациента я стал изображать прямо в чем был.

— Как вы ухаживаете за волосами? — Эм… ну, я их мою… — И все? — Ну почему же, еще сушу… — Ага! Феном? — Да нет, полотенцем вытираю… Еще расчесываю иногда.

Доктор смотрела на меня своими красивыми серо-голубыми глазами и едва заметно покачивала головой. Для компьютерной программы, которая должна была вынести моим волосам вердикт, такие ответы явно не годились.

— Так-так… А чем вы моете свои волосы? — Водой — Как, и все?! — Нет, специальным средством для ленивых мужчин, три в одном — Ха-ха, вы действительно верите рекламе и считаете, что шампунь и бальзам можно совместить в одном флаконе?

Я колебался. Сообщить ли, что в моем случае «3-в-1» это не шампунь-бальзам-кондиционер, а шампунь-гель для душа-средство для бритья или утонченные французские стены института красоты не выдержат такого святотатства и схлопнутся, похоронив нас всех в своих руинах? Но, диагностика — это серьезно, поэтому я, очертя голову, выложил все как на духу.

Стены здания устояли, но вот в мировоззрении доктора наступил сокрушительный коллапс. Она отшатнулась от меня, как от прокаженного, несколько секунд молчала, громко хлопая своими огромными серо-голубыми глазами, потом икнула и закашлялась. Чтобы немного успокоить разволновавшегося эскулапа, пришлось сделать скорбное лицо и в свое оправдание сказать, что хотя бы я этим три-в-одномом не бреюсь.

Неловкость длилась не слишком долго: за дверью росла очередь из любителей халявной диагностики здоровья волос. Стряхнув оцепенение, носительница белого халата попросила у меня обещание больше никогда и никому не рассказывать, как я мучаю свою шевелюру. Что ж, как видите, долго сдерживать данное обещание не получилось.

В программе, написанной утонченными напомаженными французами, варианта ухода за головой при помощи адских мужланских растворов также было не предусмотрено, и это поле тоже пришлось оставить пустым. Лысых и лысеющих родственников ни первого, ни второго порядка мне вспомнить тоже не удалось — прочерк. Да эта анкета решительно не была рассчитана на пациентов вроде меня! Единственным пункт, который удалось со скрипом впихнуть в мои рамки, оказался стресс, который я вроде как испытываю (но, в общем-то, кто же его не испытывает?)

Ухватившись за этот стресс, как утопающий за соломинку, одной рукой, другою доктор взяла со стола продолговатый предмет на проводочке, оказавшийся миникамерой. Этой камерой она стала возить по моей голове, и на экране компьютера стали появляться похожие на инопланетные пейзажи макрофотографии наружной поверхности моего черепа.

— Да… волосы у вас густые и толстые, — доктор, казалось, была сильно разочарована тем, что у меня все хорошо, — и перхоти нет… Хотя нет же, вот, смотрите! — она оживилась только когда нашла своей камерой небольшой кусочек мертвой кожи у меня на голове.

И вот, когда наша встреча подошла к логическому завершению, и я уже напрягая внутренне, готовый, что сейчас мне пропишут многодневный курс лечения обнаруженной перхотиночки за много рублей, ничего не произошло. Все же солидная международная сеть клиник здоровья кожи головы, аж в самом Цюрихе филиал, не гербалайф! И пописать пустили, и голову посмотрели. И даже напоследок рекомендовали мне купить какой-нибудь другой, настоящий шампунь.

Вот только как определить, какой шампунь настоящий, мне почему-то говорить не стали.

Утро воскресенья

Ранним утром воскресенья, когда первые лучи солнца только коснулись крыш многоэтажных московских муравейников, внутри которых в теплых постелях нежились в объятиях Морфея горожане, я уже шел к метро. Знакомый восьмиминутный путь мой, как обычно, пролегал через парк мимо пруда.

В неподвижном холодном утреннем воздухе над идеальным зеркалом пруда клубился туман утренней дымки, придавая месту вид загадочный и таинственный. В этом тумане величаво и неторопливо плавала вдоль берега крупная серая утка, а поодаль, в середине пруда, неподвижно зависла между небом и его отражением надувная лодка с застывшим, словно изваяние, пассажиром-рыбаком на борту. Сквозь туман рядом с лодкой можно было разглядеть длинный поплавок, покоившийся без малейшего намека на клев.

Вообще, несмотря на раннее время, рыбаков на берегах было удивительно много, они плотным кольцом окружили пруд и сосредоточенно гипнотизировали поплавки своих удочек. Ни у кого не клевало.

Оставив этот музей восковых фигур под открытым небом, я зашел в метро. Оно охотно проглотило меня и потащило по своим внутренностям навстречу новым трудовым победам. Идиотским советским штампом о трудовых свершениях и победах встречает всякого входящего световое табло, установленное в холле главного здания богадельни, и как бы меня ни раздражал этот восторженный канцеляризм, он намертво впечатался прямо в подкорку, и покидать ее, кажется, не собирался.

Ну что ж, свершения, так свершения. Победы, так победы. Как прикажете.

На работе

На работе в свободную минуту я люблю смотреть в окно. Особенно ранним утром, когда вид с тринадцатого этажа больницы открывается воистину захватывающий.

Прямо под окнами ординаторской бежит Коломенский проезд, а за ним, отделенная узкой полоской зелени, лежит бескрайняя Москва. Серые коробки хрущевок каскадами сползают по пологим склонам московских холмов, стыдливо прикрывая облупившиеся бока друг друга, а между ними то тут, то там редкими зубами вздымаются в небо высокие параллелепипеды новостроек из стекла и бетона. Клубятся паром дымовые трубы и градирни теплоэлектроцентралей, затягивая и без того пасмурное небо мегаполиса густыми кучеряшками рукотворных облаков, и из этого тумана остро торчат шпили сталинских высоток.

Линия горизонта разорванная, ломаная и сильно перегруженная. Глаз не скользит по ней, он то и дело цепляется за что-нибудь: то за стеклянные осколки Сити, то за зуб новостройки на Мосфильмовской, а то вонзится в него острой занозой игла Останкинской телебашни.

Во всем этом нагромождении не видно лишь природы. Только дома. Только человечество. Только цивилизация, отвоевавшая для себя клок земли и полностью его поработившая.

Растворенная в рассветной дымке, Москва медленно просыпается. Пройдет еще совсем немного времени, и она совсем оживет на мгновение, чтобы снова впасть в оцепенение, скованная утренними пробками.

О передозировке кофеина

Не так давно я по случаю купил на удивление неплохую кружку-термос. С этого момента мое и до того немного чрезмерное увлечение кофе незаметно для меня перешло границу разумного — ведь постоянно иметь под рукой горячий ароматный кофе в удобной таре, которую можно герметично закрыть и открыть одним пальцем оказалось весьма комфортно. Настолько комфортно, что я, беспрестанно перезаправляя поильник в попутных точках продажи свежесваренного кофе, совершенно потерял счет выпитым кружкам, а когда закончил в половине девятого вечера допивать последнюю, подсчитал выпитое и понял, что меня занесло далеко за черту кофеиновой интоксикации. До часа ночи я переводил одно любопытное британское руководство (еще не готово, но скоро я вам его покажу). Но понимая, что иначе утром только чудо сможет перенести меня на работу, я все же решил постучаться в двери к старику-Морфею. Обычно с радостью принимавший меня в свои нежные распростертые объятия, сегодня Морфей повел себя как безмозглая блондинка в жесточайшем ПМС: я ворочался с боку на бок, периодически ненадолго проваливаясь в тягостную полудрему, а оттуда в мой мозг врывалась пестрая карусель фантасмагорических и немного пугающих сновидений. Покоя мне не было и в царстве бодрствующих: в четыре активизировался сосед, к которому рано утром должны были приехать родители, и шумел едва ли не до пяти. Пока я не спал, в расторможенном кофеином сознании вспыхивали и быстро гасли, как огоньки новогодней гирлянды, невесть откуда рождающиеся мысли. В отсутстве концентрации на конкретном задании, уставший мозг легко впадал в рефлексии по поводу каждой. Временами получались довольно странные конструкты, например, такие: Если постараться, то можно довольно четко обозначить причины, по которым получилось так, что почти пятнадцать миллионов человек постоянно живут в Москве (если я ничего не путаю). Но ведь если не бросать мысль на этом месте, а продолжить размышлять, то быстро вспоминаешь, что согласно последней переписи (которая была больше фарс, нежели перепись, но возможна ли иная в стране предвыборного волшебства и самых больших нанотехнологий?) население нашей страны лишь немногим более 140 млн человек. Внезапно перед глазами встает дикая правда: десятая часть населения одной седьмой части суши плотно сосредоточена на очень маленьком клочке этой самой суши! Нет, не так.

Десятая часть населения страны, занимающей седьмую часть суши компактно расположилась на дай бог если одной тысячной ее площади!

Эта мысль пронзила мой мозг острой спицей. Вторая спица воткнулась, когда я неосторожно вспомнил когда-то случайно попавшую на глаза статистику, где за счет маятниковой миграции из области по рабочим дням население столицы разрасталось до 22 млн человек. Боль от воображаемых спиц была почти настоящей, и моя мысль немного изменила свое направление. Я представил себе огромный трансатлантический корабль, ценный груз которого глупые матросы распределили по палубе так же нелепо. В моем воображении могучее судно моментально накренилось, черпнуло воды через борт и быстро скрылось в пучине вместе со всеми людьми и ценностями. На этом месте почти физическая боль от несправедливости этого исторически сложившегося идиотизма разбудила меня. Я очнулся в холодном поту, сердце отбойным молотком колотилось в груди, пытаясь вырваться. Немного очнувшись от тягостного сна, я испытал и сильное физическое облегчение. Катарсис! — Как же хорошо, что Россия не корабль! Приятно понимать, что мы избежали этого ужасного сценария, когда разверзшаяся огненная геенна за мгновение превращает всех нас в небытие! — с облегчением подумал я. Да, апокалипсис отменяется. Под чутким руководством мы просто продолжим медленно и мучительно понемногу умирать, каждый день все больше растворяясь в окутавшем нас плотном тумане бреда с приторным кафкианским послевкусием. А потом наступило утро. Передо мной забрезжила цель — добраться до любимой работы. И, занятый ею, мозг перестал всю эту рефлексию — лишь легкая поволока дереализации осталась напоминать мне о том, что впредь следует считать выпитый кофе и не превышать привычный дневной объем.