В тридевятом царстве, в тридесятом государстве однажды много лет вперед жили-были две сестры — Автоклавдия и Балаклавдия.
То было очень странное время и место, как имена двух сестер. В этом необычном мире все было наоборот: деревья росли корнями вверх, колышимые ветрами, зимы были жаркие, а лето — ледяным, ночи были светлыми, а днем стояла темнота, хоть глаз выколи.
Автоклава работала проституткой — она искала мужчин и платила им деньги, и была очень уважаема в обществе. Балаклава же, напротив, постоянно подвергалась остаркизму и презрению: она работала врачом, и люди ее сторонились, ведь профессия ее состояла в том, чтобы заражать людей смертельными недугами.
Несмотря на это, сестры были очень близки, и, когда никто не видел, они много времени проводили вместе, и с годами они все больше тяготели друг к другу. Оставалось не так много: сестры все молодели и уже выглядели как пятилетние дети, а значит, неминуемый конец был уже совсем близок.
Как-то раз сестры гуляли по полю ветрогенераторов (там огромные одноногие пропеллеры жгли ток и вырабатывали ветер над тридесятым государством, делать среди них было совершенно нечего — поэтому местом для уединения эти поля были таким идеальным). Они шли, взявшись за руки, и молчали, просто наслаждаясь обществом друг друга. Говорить все равно не получилось бы: ветер и шум над полем стоял невообразимый. Долго ли, коротко ли они шли, но огни ближайшего города уже давно скрылись за горизонтом и покуда хватало взгляда были лишь одноногие вращающиеся пропеллеры, когда вдруг прямо перед ними предстал небольшой одноэтажный домик без окон со ржавой металлической дверью с покосившейся табличкой «Мироздание».
Переглянувшись, сестры подошли к двери и постучались. Было незаперто, дверь со скрипом отворилась, и девушки вошли внутрь. Как только они пересекли порог, дверь захлопнулась, и стало совсем темно.
Потом глаза привыкли к темноте, и Автоклава и Балаклава обнаружили себя подвешенными в невесомости, а само помещение оказалось куда больше, чем дом выглядел снаружи. По сторонам тускло светились далекие звезды и галактики, в их неверном мерцающем свете добрые лица сестер выглядели довольно зловеще.
Между девочками висела кубической формы фиолетовая коробочка. Подобравшись поближе, сестры обнаружили на ней надпись «Генератор абсурда» и под ним регуляторную ручку, которую кто-то выкрутил на максимум. Автоклава протянула руку и повернула регулятор до упора в сторону нуля.
Раздался оглушительный треск, яркая вспышка больно пронзила мозг и в следующее мгновение Петр Сергеевич очнулся в отделении реанимации. Истошно верещали сигналы тревоги аппаратов, вокруг суетились какие-то люди в медицинской одежде, и кто-то отчетливо сказал: «Есть синусовый ритм!»
НЕУВЕРЕННЫЙ ЗАМАХ НА АБСУРД
(Дружеская рецензия)
В каком же жанре, мон ами, предстал пред нами ты на этот раз?
В некоем гедонизме литературного образиса? Или в аллитерационном символизме слуха?
Да, творческое эго твоё, вне сомнений, столь многопланово, что попытался осилить, как говорится, и геометрию блефа, и постфутуризм абсурда…Но удалось ли?
Эх,критик всегда открывает рот не по своей воле, а по острой нужде. Вот и я…
Слова в твоей сказочке шевелятся, словно от страха, шатаются невпопад, путаются в лабиринте размытой фабулы; их так и хочется отковырнуть кусками. Вроде бы сначала слова, как положено порционно и послушно останавливались и ждали, пока автор пережует очередную партию бреда, но потом стали нагло напирать, требовать изволения пробраться первыми и в конце концов искалечили автора наобум и неприметно зазнались…
Да, творение получилась странненьким и слабеньким. Дело не только в недознании русского языка и сонме ошибок (что от тебя я вовсе не ожидал!). Это бы куда ни шло! Но как же цель творчества? Смысла в сказке нетути ни капли! Так, невнятный бредок пограничного сознания…Петра Сергеевича? Или прикорнувшего врача-реаниматолога на дежурстве?
Но если уж замахнулся на абсурд в контексте стиля, то и он имеет свои законы; да и насочинять надо было бы жестче и ярче, почитав про основы драматургии, поработав над красками образов, логикой действий героев, фабулой так, чтобы у читателя дух захватило! И понять самому — для чего это все!? Мораль? Антитеза реальности? Или просто время убить, нанозсказочку сотворив.
А так…размазано нечто по бумаге, как жирные пятна от манной кашки… Нет, если уж замахнулся, то…
Непроглядная бессмыслица и невероятная неразбериха в нашей литературе любому автору к лицу. Ведь авторы сейчас всегда о себе высокого мнения. А это дорогого стоит. Автору никак нельзя быть подавленным, хмурым, убитым критикой.
Но имей ввиду, что когда-нибудь критиком — вместо меня — может оказаться не только аморфное представление вышесказанного, но и сама прелесть — жизнь… И это будет совсем другой жанр.