Ей всего семьдесят два года, и выглядит она еще относительно нелохо, на фоне многих пациентов — вообще молодуха. Но внутри организм, если верить объективным данным, основательно подточен терапевтической хронью: зашкаливают сахара, «нижнее» давление намного выше планки «верхнего» для здорового человека. В анамнезе — онкология с операцией и полихимиотерапией, вроде бы удалось добиться стойкой ремиссии.

Она эйфорична и словоохотлива. Легкая сосудистая энцефалопатия все же заметна, и хотя речь связная, осмысленная, но критика к собственному состоянию отсутствует начисто.

Нестабильная стенокардия несколькими часами ранее заложила очередной крутой вираж, заставив женщину схватиться за горящую грудь, и набирать 03, судорожно глотая воздух. Теперь-то уже острая фаза отступила, самочувствие значительно улучшилось, и смерть, в глаза которой она, казалось бы, смотрела пару часов назад, уже не кажется такой пугающей.

Говорит, что врач-кардиолог. Говорит, что хочет умереть. «Почему?» — потому что ходила на вызовы. Потому что видела много тяжелобольных, несамостоятельных, ненужных стариков. Забытых или, что еще хуже, активно лишних в семьях своих повзрослевших детей. Говорит, что не хочет стать тяжкой обузой для своих.

Снова говорит, что пришло время умирать, и она готова.

Смотрю на мониторы: не сегодня. Без лечения, а лечение старушка старательно игнорирует, стенокардия вскоре непременно атакует снова — вскоре, но не сегодня и не здесь. И даже вовсе не факт, что следующий налет грудной жабы окажется смертельным, ведь организм упертой пациентки хоть и побит изрядно диабетом и атеросклерозом, но сделан был когда-то в СССР, в самом начале Великой отечественной, а потому весьма жизнеспособен.

«Неужели не осталось ничего, ради чего стоило бы еще пожить?» — рассказывает о детях. О трех внуках, старший из которых в этом году поступил в университет. Зачем-то вспомнила тетку, которая умерла в 102 года от несчастного случая, а до того сохраняла завидное здоровье.

Мы уговариваем пациентку принять помощь всей операционной, поднялся даже кардиореаниматолог, спровадивший к нам женщину на лечение. Но она непреклонна. А раз пациент в сознании отказывается от лечения, то и мы больше ничего сделать не можем.

Везу женщину обратно в реанимацию. Где-то на обочине моего внимания она продолжает что-то рассказывать о своей молодости, о том, как родилась на Украине, как уехала в Читу по зову романтики, как работала сестрой и как училась на врача. А я, зачарованный бегом ломаной кривой ее кардиограммы на мониторе, думаю о вечном.