Жаркое лето лишило зеленые насаждения города воды, и измученные деревья сбросили большую часть своей пожухлой листвы в середине сезона, оставив раскаленный асфальт мегаполиса на растерзание солнечным лучам. Плавящаяся аморфная серая масса упруго продавливается высокими каблуками офисных модниц, и перед вестибюлем метро тротуар множеством разнокалиберных дырочек похож на пластинку ноздристого домашнего сыра.
Такой сыр делают на ферме неподалеку от Дома. Дома, где умытые влажными теплыми дождями, пышной зеленью радовали глаз широколистые деревья. Они укрывали нежным одеялом кружевной тени лужайки, где на извилистых мощеных дорожках играли беззаботные красивые дети…
Воздух пронзил неприятный детский визг. Турникетом прищемило ребенка. Его незадачливая мать материт дежурную в стеклянной будке, та отвечает симметрично; по очереди к турникету легкой волной пробегает шепоток недовольства. Вечно спешащие горожане опять опаздывают.
А Дома никто никогда никуда не спешит и все везде всегда успевают вовремя. Дома жизнь течет мерно, полно и величаво, словно мощная сибирская река, кажется, будто бы сама жизнь несет людей по своему руслу в единственно верном и логичном направлении.
Русла московского метро, тоже вполне однозначные, плотными потока и несут утренный пиковый пассажиропоток, но течение беспокойное и суетливое. Окольцованная тюбингами тоннелей нерастраченная мощь потока бъется, давит сама себя, отчаянно уплотняет широкие индивидуальные миры в одинаковые маленькие корпускулы, оторванные и изолированные друг от друга.
— И зачем я только сюда приехала?