С днем рождения, Саша.

Твоя хранительница очага возгорания.

P.S. Прости, что прошедший год вышел таким скомканным. Это все потому, что забыла вовремя поздравить тебя и пожелать всего самого наилучшего. В наступающем году все будет много лучше, я обещаю. Только не вешай нос и не сдавайся. Все получится. Я уже замолвила словечко где было нужно.

Саундтрек: Röyksopp — The Alcoholic

Минск, а что Минск? Он, как обычно, великолепен в своей монументальной позднеосенней серости. И тут очень хорошо дышится, а на вкус он — как фестиваль гастрономических удовольствий. Нет, действительно, в Питере, может быть, и пить (хотя почему «может быть»?), но вот в Минске совершенно точно — есть. Он хорош и таковым продолжает оставаться несмотря на все лукашенковские деноминации. И чего только Андрею Минск так не нравится? Возможно, детская травма.

А всего через каких-то девять часов я запрыгну в микроавтобус (или, как тут в Беларуси принято говорить, в бус), и отправлюсь в литовскую столицу, чтобы ранним утром поймать свой лоу-кост в Осло. Вопиюще: из Вильнюса в Осло долететь можно немногим более, чем за тысячу рублей, тогда как самый дешевый билет из Москвы обойдется не меньше, чем в восемь, да еще и с пересадкой в Риге. Это будет мой первый визит в Литву, но, увы, насладиться литовским колоритом времени я себе совсем не оставил (дурак!) — почти сразу по прибытии нужно будет уже грузиться в самолет.

Так проходит моя жизнь.

Здорово, правда? Шесть миллионов! Будь время — деньги, то даже в рублях получилось бы неплохо, можно было б и квартирку прикупить, пускай и однокомнатную только, но зато далеко не в худшем районе Москвы.Но время, увы, не деньги. Время — это ресурс, который можно свободно в оные конвертировать, вот только центробанка для времени, увы, нет, и каждый конвертирует все свое время по собственному курсу, и в итоге кто-то оказывается с ног до головы в золоте, кто-то более глупый (вроде меня) — в бесплатных улыбках из макдональдса, но есть и совсем неудачники, сконвертировавшие каждую секунду своего времени в страдание. Бедолаги!

Ясное дело, что свои шесть миллионов секунд я в Норвегии жить не буду. Дороговато, а я плох в обменах валют — побуду там набегами. Свое я возьму потом, однажды, потому что все еще брезжит передо мной луч надежды на то, что двигаюсь я в верном направлении.

Дедом морозом тоже, надо полагать, непросто быть… трудно быть тем, в кого почти никто не верит. А верит ли кто-либо в меня?

Хорошо, что моя мама не читает фейсбук.

Я на велосипеде. Возвращаюсь из пригорода, кручу педали под стенания Метью Белами о том, как жизнь не удалась. Набегающий ветер небрежно треплет мои давно вопящие о стрижке волосы, грязь непросохших от дождя луж кометами летит испортить свежестиранные джинсы. Тридцать километров в час.

Когда в тебя никто не верит, надо ли трудиться, нажимая педали, нужно ли двигать свое тело вместе с железякой велосипеда вперед, в пространство, увеличивая вселенскую энтропию и приближая ее тепловую смерть?

Хорошо, что моя мама не читает фейсбук.

Сорок восемь километров в час. Велосипед уверенно схватился за уклон и тащит меня за собой; хорошо смазанный, он разгоняется сам по себе, даже педали крутить не надо. Метью вдруг глохнет с одной стороны, набегающим потоком воздуха наушник вырвало из уха, теперь только свист.

Свист и растущая преграда зеленого забора прямо перед глазами.

Заборы. Страна заборов. Моему иностранному гостю пришлось немало постараться на днях, чтобы понять, почему в его норвежской деревне так похоже на нашу все, кроме заборов, которые мы тут воздвигаем прежде, чем приступаем к строительству дома, в котором будем жить.

И на кладбище каждый тоже лежит за своим собственным забором. Пятьдесят шесть километров в час, и металлопрокатная поверхность аккуратного зеленого заводского цвета уже почти перекрыла небо.

Если в тебя никто не верит, стоит ли существовать? Или вот так вот размазаться тонким слоем об забор, чтобы получившийся паштет пришлось закопать в закрытом ящике?

Вокруг моего ящика, забор, пожалуйста, не стройте.

Хорошо, что моя мама не чттает фейсбук.

Шестьдесят два километра в час, рекорд. В последний раз такая скорость привела меня к столкновению с большегрузом на загородной трассе и продолжительному полету в кювет. На левой руке до сих пор розовеют рубцы, которыми кожа затянулась после того полета — а ведь уже почти три года прошло, пора бы и побелеть! Велосипед держать ровно уже почти совсем невозможно. Остатки Метью Белами вылетели и из левого уха тоже.

Теперь только свист. И стена забора, набегающая, со скоростью поезда метро. Стоит ли жить, если в тебя никто не верит?

Возможно. Вот только в меня — верят. Спасибо вам, верящим, и простите, что не перечисляю по именам — мало времени, я отчаянно торможу, я веду велосипед юзом, я почти падаю, но все же умудряюсь вовремя свернуть прямо в трех метрах от зеленой твердыни чьего-то собственничества.

И я еду домой. Спасибо, что вы есть. И, черт побери, как же хорошо, что моя мама не читает фейсбук!

Мусор, что это? Что-то, что оказалось ненужным. Не пришлось ко времени. Не оказалось прямо сейчас полезным.

И мы без зазрения совести спешим избавиться, спешим пополнить помойки, полигоны ТБО, а особо безответственные — стихийные свалки отходов метрах в двустах в глубину леса на границе города.

Но, если задуматься, то всегда ли то, что кажется нам мусором — действительно мусор? Ламповый телевизор, доставшийся нам от бабушки в нагрузку с историей, как за оным пришлось выстоять полуторагодовую очередь и выложить целое состояние, вполне себе работающий телевизор — он мусор или нет (безотносительно шлака, который отображает его выпуклый черно-белый экран)? Стоит ли отнести его на помойку, опершись на одинокий костыль сомнительной аргументации, будто бы новый телевизор площе на 140% а цветов на экране аж на 18 тысяч больше?

Возможно.

А может быть, стоило принять во внимание, что до сих самых пор существуют в мире места, где о телевизорах и слыхом не слыхивали, и вообще о телевидении?

Похоже и с едой. Кому арбуз, кому — свиной хрящик, а для кого-то королевским пиром окажется обглоданный куриный скелет.

Наверное, не стоит судить. Судимым, конечно, все равно окажешься, но хотя бы со своей души грех снять получится.

Хотя бы отчасти.

Небо над Москвою снова пролилось слезами дождя, стоило только закрыть за собой входную дверь квартиры. Спасибо погоде, что позволила сегодня нам с моим заграничным гостем прокатиться по окрестностям на велосипеде, насладиться прогулкой по усадьбе Остафьево (с неизменной остановкой возле самого маленького в мире памятника Александру Сергеевичу «наше все» Пушкину, конечно же — хотя из всей русской литературы мой исландский друг отчего-то предпочитает Горького, про титана российской поэзии он тоже слышал).

Забавно было наблюдать недоумение на лице пришельца из других, западных, миров, когда оказалось, что Парк Горького с самим Горьким не имеет особо ничего общего, кроме названия. Теперь чувствую особую ответственность перед гостем и необходимость препроводить его к подземной статуе писателя, что в вестибюле Тверской. Наземные прогулки, если верить прогнозу погоды, пока что откладываются.

Очень хорошо в настроение лег плейлист фортепианной музыки, неожиданно всплывший сейчас в предложениях Apple Music. Сижу на подоконнике, гляжу на спешащих по рябым от капель дождя лужам пешеходов, а в мыслях плыву по легким и теплым волнам легких и нежных, как взбитые сливки, звукам фортепиано.

И так мне сейчас хорошо, знаете! Хорошо и спокойно. И хочется полюбить всех, запереть мизантропию в темном чулане на огромный амбарный замок, и всех полюбить.

Добра и света вам, люди. И тепла, его этим летом нам всем недодали.

(Что ты делаешь, фортепиано, перестань!)