Жила-была в тихой заводи Москвы-реки Жаба Антонина. Она была тихой жабой, старательно держалась принципа «моя хата с краю» и считала, что лишнее волнение — только причина для морщин и преждевременной старости. Антонина внимательно смотрела речное телевидение, особенно те его передачи, которые касались садоводства и огородничества: в тени камышовых зарослей у Антонины был разбит фиалковый сад. Жизнь Жабы Антонины текла медленно и размеренно, как мутные воды Москвы-реки, и все в ней было предсказуемо и понятно, а чего примитивный жабий мозг понять самостоятельно не мог, то Антонине разъясняло телевидение.
Тишина и покой закончились в один пасмурный день, когда западным ветром в Тихую заводь занесло старую калошу, а вместе с ней — Опарыша Николая. Николай оказался очень беспокойным соседом, все раскачивал свою калошу, пуская круги волнений по Тихой заводи, отчего фиалковый сад Антонины штормило, и лепестки цветов осыпались, прямо как привычный жабий жизненный уклад.
А по телевизору сказали, что этот Западный ветер разрушил забор Лаборатории Добра, в которой лечили несчастных, мучимых спорами мозгового червя неповиновения, жителей Москвы-реки, и показали фотографию Николая.
Если вы думаете, что потом произошло что-то эпохальное, то вы, к сожалению, заблуждаетесь. Тщательно отполированный деревообрабатывающим станком телевидения мозг Жабы Антонины оказался абсолютно устойчив к заражению паразитами, поэтому червяк свободомыслия, пожрав мозги Николая, умер. Опарыш не смог дальше жить без мозга и тоже умер. А Жаба Антонина, на глазах которой разворачивалась вся эта драма, от волнения покрылась глубокими морщинами и тоже умерла, от внезапно наступившей преждевременной старости. И фиалковый сад, когда за ним оказалось некому ухаживать, тоже умер.
В общем, в Тихой заводи умерли все и всё. Только телеэкран продолжал освещать эту мертвую тишину неровным мерцающим холодным голубоватым светом.